Все есть язык; кроме языка ничего нет. Думать о том, что кроме языка, что-то есть, заставляет нас тоже язык. Язык конструирует для нас реальность. Он ее размечает. Мы видим, ощущаем и помним то, для чего у нас есть означающие.
Концепция тотальности языка пасует при столкновении с понятием «новое»: то, что порождается, порождается не из слов и поименовывается лишь по рождении. Разговор о тотальности возможен только в случае фиксированного, застывшего, не развивающегося языка. На вопрос же: «как развивается язык?» внутри самого языка ответа нет. Язык приращивается не из себя, а извне. Язык лишь отражает, фиксирует появление новых объектов.
Конечно, можно представить случаи, когда первым появляется слово – допустим, каким-то произвольным сочленением существующих слов, – а потом уж появляется в голове (скажем, философа) новое понятие. Хотя и тут не столь очевиден приоритет языка: не было бы понятия в голове у философа, то сколько бы новых слов ему ни явилось, они так и остались бы бессмысленными сочетаниями букв. Мораль одна: было бы понятие (объект), а слово для него найдется. Или обратное: слова не порождают объекты («крибле-крабле-бумс» тут не работает).
Вопрос-то простой: границы явленной нам действительности расширяются, так? Естественно, с параллельным расширением языка (тождество здесь абсолютное), но... но тождество это статичное – по факту соответствия уже явленного в познании, сложившегося языка. При анализе же динамики, развития познания возникает проблема. Тут мы должны указать на гения, который видит то, чего еще нет в языке, и называет это новым словом (именно таких мы и считаем гениями). А уж потом остальные всплескивают руками: да как же мы этого раньше не видели?!. Новое вбирается в язык. И опять наступает стационарный период, в течение которого действительно можно порассуждать о тотальности языка.
Но даже в случае признания абсолютной синхронности генерации слова и первичного познания (появления нового понятия/объекта) в какой-либо голове невозможно говорить о тотальности языка, поскольку в этом случае наличие знака (указания на новое) у одного человека не означает принадлежность этого знака (указания) языку.
Итак, концепция тотальности языка бессильна объяснить развитие языка. Если только не обратиться к гипотезе стохастического перемешивания. А это вполне стандартная позиция: новое есть не более чем комбинации старого. Однако в этой концепции имеется одно слабое звено: невозможность дать ответ на вопрос, почему одни «комбинации» слов (или букв) воспринимаются как новые, а другие как чушь. Я даю такой ответ: потому что «новые» комбинации (которые мы принимаем за таковые) соответствуют чему-то уже существующему, ощущаемому, но еще не названному, а другие (которые чушь) – нет.
Кстати, тут интересный момент касательно животных: мы однозначно признаем, что у них есть язык, но понимаем под таковым исключительно коммуникативно-сигнальную сферу. Но ведь индивидуальное поведение животного гораздо сложнее коммуникативного – животное различает множество объектов для себя, внутри себя. Стоит ли нам по аналогии с человеческим языком говорить о каком-либо тождестве языка животных и индивидуально различаемых ими объектов, то есть о наличии внутреннего языка животных?