Достоверность как внутреннего чувства, так и внешнего созерцания не имеет отношения к Истине и даже к истинности: истинным будет суждение о чувстве. Об Истине мы говорим лишь тогда, когда сдвигаемся с мертвой точки достоверности созерцания и чувствования, то есть когда речь идет о познании, о приросте нашего понимания, о расширении границ достоверности. Именно поэтому сама достоверность, как и бытие вне познания, не имеют отношения к Истине.
В какой-то степени, говоря об Истине, мы имеем дело с «фантомом» (так же, как и говоря о любви, свободе). Нет у бытия вообще таких свойств как Истина, Любовь, Свобода – это «фантомы» познающего, развивающегося сознания. Именно поэтому они так внезапно появляются и бесследно исчезают.
Я предлагаю уйти от понимания Истины как нечто «правильного». Правильность – это истинность (а не Истина). Правильным/истинным может быть только нечто формально фиксируемое, конечное: предложение, действие и пр., то, что мы можем сопоставить/проверить – с ответом в конце задачника, с юридическим законом или правилами спортивной игры. Если мы не хотим смешивать истинность футбольных правил с сущностью познания, то нам необходимо отказаться от представления об Истине как о нечто «правильном». Нам не с чем сопоставлять Истину, она не есть то, что можно сравнивать (как и Любовь), а значит, и бессмысленно говорить о правильности. Истина и Любовь не могут быть правильными. Как только появляется оценка, они перестают быть Истиной и Любовью – превращаются в истинное предложение и расчет.
А я всего лишь предложил связать ощущение Истины с проблеском при смещения понимания, с внезапным всплеском, сопровождающимся воскликом «Эврика».